ЕВРЕЙСКИЙ ПАСПОРТ
Тимур Фишель
Родился я в Киеве, и мои родители киевляне. Бабушки, дедушки родились в черте оседлости, то есть в еврейских местечках, в основном, в Винницкой области.
Бабушка, мамина мама, Анна (Ханна) Моисеевна Шойхет (в девичестве Резник) родилась в местечке Дашев в 1900 году, вскоре семья переехала в Гайсин. Бабушка там ходила в хедер, в семье разговорным языком был идиш. Её родители, мои прабабушка и прадедушка Марьяся (Мириам) и Моисей, были помолвлены в возрасте 13-14 лет. Прабабушка писала жениху письма, используя «Письмоводитель» - специальную книгу с образцами разных писем. В них она обращалась к жениху на «Вы», называла его кормильцем. У Марьяси и Моисея было пятеро детей: Аня (Ханна, моя бабушка), Сруля (Исроэль), Гриша(Гершл), Боря( Бенцион) и Миля (Эмиль). Религиозной семья не была, только старший сын Срулик был набожным. Он всячески стремился к соблюдению Заповедей, ходил в синагогу, в семье над ним подтрунивали. Прадедушка Моисей объяснял многие Заповеди с рациональной точки зрения, связывал их с климатом, пользой для здоровья, то есть не в религиозной трактовке. Его родители были религиозными, прабабушка Марьяся всегда очень волновалась перед визитами свёкра и свекрови – не будет ли замечаний, всё ли удастся сделать в соответствии с Заповедями. Прабабушка Марьяся была домохозяйкой, прадедушка Моисей работал у еврейских лесопромышленников, которые продавали лес в Польшу. Во время гражданской войны на Украине был разгул банд, все они «любили» евреев. Однажды, в 1918 году в дом пришли бандиты, спросили, где отец. Прадедушка Моисей вышел к ним, на него навели пистолет… Не задумываясь, его сын Срулик бросился вперёд, закрыл своим телом отца, прозвучал выстрел... бандиты убежали… Это поразительно! Инстинкт самосохранения у 16-летнего мальчика весьма силён, времени на размышление у него не было. Но святость отношения к отцу, сидящая «в подкорке», оказалась сильнее! Срулик умер через 2 дня... Остальных трёх братьев бабушки Анны Моисеевны я хорошо знал, они воевали на разных фронтах, остались живы, сама бабушка дожила почти до 95 лет. В детстве перед сном я часто просил её: «Бабушка, расскажи что-нибудь». Она садилась на край моей кровати и начинала рассказывать бесчисленные истории о родне. Чувством любви к родственникам бабушка напитала огромное количество близких людей. В нашей семье чемпионом по обилию сладких слов была тётя Хана, жена бабушкиного брата Гриши: «Ой ты мой сладенький, золотенький, рыбочка-кыцька моя, самая любимая и дорогая...». Это лилось как-то естественно, совершенно искренне. Другие родственники говорили об этой особенности тёти Ханы: «Ну, конечно, она же полячка». В самом деле, Хана родилась в Польше. Видимо, сладоточивость речей была типичной для польских евреев. Мы с братом выросли в уверенности, что любой родственник хороший. Маминого отца, моего дедушку, звали Павлуша (Пинхас) Шойхет. Дедушка Павлуша родился в 1890 году в Винницкой области в семье лесника. У дедушки Павлуши было два младших брата – Йосиф и Матвей. Его родители: мама, моя прабабушка Рахиль, отец, мой прадед Нахман. Дедушка Павлуша был старый большевик, очень ценил Октябрьскую революцию 1917 года, часто говорил, что мы вообще не можем представить, в какой невообразимой нищете они жили в детстве. Со временем родители моей мамы, дедушка Павлуша с бабушкой Аней, переехали в Бердичев, а потом в Киев.
Бабушка, папина мама, Анна (Ханна) Григорьевна Малая, родилась в 1913 году. Нам говорили, что её прадед был цадиком. Бабушка рассказывала, что у него было огромное количество ценных еврейских книг. У бабушки было два брата, Муля и Илюша, и сестра Роза. Их я хорошо помню, помню и бабушкину маму – мою прабабушку Полю, Перл Вольковну. Во время погрома бандиты застрелили маму прабабушки Поли – мою прапрабабушку, и Поля (из восемнадцати детей она была старшей) с юных лет «тащила» всю семью. Папин папа, мой дедушка, Тимофей (Тевье) Фишель родился в 1913 году, его родители – мои прабабушка Этл и прадедушка Эля. Тимофей был старшим сыном, его брата Арона и сестёр Маню и Аню прекрасно помню. Родители моего отца были очень красивой парой, говорили, что люди останавливались на улице, когда эта пара проходила. Они были комсомольцами. Тимофей Фишель погиб на Второй мировой войне в возрасте 27 лет. Когда в 50-х годах умер дедушка Эля, отец Тимофея, моему папе довелось читать кадиш (кадиш обычно читает старший сын, а в его отсутствие – сын сына), ему написали русскими буквами ивритские слова, которые он произносил на еврейском кладбище в Киеве. Бабушка Анна Григорьевна рассказывала, что в довоенном Киеве бурлила еврейская жизнь. Классика мировой литературы была переведена на идиш. Десятки газет, журналов, еврейский театр... Бабушке очень нравился еврейский театр. Иногда она приглашала в театр и нееврейских подруг и переводила им. В театре было ярко, здорово! На идише можно было получить образование в школе, в техникуме. И это не было экзотикой – евреи получали образование на родном языке. Я помню, как бабушка Анна Григорьевна говорила со своими близкими на идиш. Они читали журнал «Советиш Геймланд», мне было странно видеть там непонятные буковки... Время от времени бабушка и мне предлагала: «Давай буду тебя идиш учить!» Меня это не интересовало в то время. Бабушку я помню невесёлой. Один из сыновей-близнецов умер, муж погиб на войне – быломного тяжелых моментов в её жизни… Нас, своих внуков, она очень любила, у неё просветлялось лицо, когда она бросала взгляд на нас. Что готовили бабушки, тетушки Хана и Соня – это отдельная тема. Фаршированные куриные шейки, креплех, какие-то сказочные голубцы, нежнейшие куриные котлеты, хрусты (хворост), миллион блюд из мацы. Когда мацы не было, бабушка сама на сковородке делала «мОцэлэх» - получалась лепешка, похожая на мацу. Мне бабушки делали крем: желток, какао, сахар и масло, делаю себе до сих пор :)
Мои родители: папа Леонид Фишель, мама Марина Шойхет. Они познакомились, когда были студентами, вместе учились. Я родился в 1962 году, 5 ноября. Обстановку, в которой вырос, я никогда не считал особенно еврейской. Да, в нашей семье отмечали Песах и Рошешуне. Что я знал о Песахе? Что едят мацу. Тогда я не знал, что это связано с Исходом. Мацу в Киев доставляли из Риги, там была пекарня. Я знал, что собираются родственники, мы едим, пьём, поём... Но не представлял, к чему это относится, с какими событиями связаны эти праздники. В Киеве была большая синагога на Подоле. Я ни разу там не был и не помню, чтобы родители или бабушки ходили туда. Мои родители – это советская интеллигенция в лучшем смысле этого слова. Они работали конструкторами-механиками. Родители никогда не зацикливались на общении только с евреями, своего еврейского происхождения они скрывать не пытались, но и выпячивать это считалось просто неприличным. И я не стремился к общению с кем-либо только потому, что он еврей. Помню, когда в Киеве мы переехали из старой квартиры в новую (я был в пятом классе), у меня появился дружок Серёжа. Он через слово, говорил «жиды». Он, например, так говорил и на воробьёв... Я пришёл домой и сказал, что дружу с одним мальчиком, он хороший, только всё время говорит «жиды». Мама сказала, чтобы я не смел с ним дружить. До этого случая мне родители никогда не диктовали с кем общаться. Но Серёжа был мне симпатичен, я мялся, не знал, как ему сказать, и в конце концов промямлил:
• А я тоже - жид...
• В каком смысле?
• В прямом. Я - еврей.
• НУ ДА?!
Обошёл... Посмотрел на меня со всех сторон... ещё долго удивлялся… Для него слово «жид», принесённое откуда-то из деревни, было обычным ругательством и не было связано с националистическими выпадами. Мы с ним дружили долго, и сейчас, когда я в Киеве, встречаемся.
Я всегда знал, что я – еврей. Но из-за этого у меня не было комплексов, так мне сейчас кажется. Помню, как-то в школе на уроке биологии учительница рассказывала о пустыне, она говорила о Моисее, который водил евреев по пустыне. Было вообще очень странно слышать публично произнесенное слово «еврей», кто-то в классе захихикал... Мама говорит, что с антисемитизмом практически не сталкивалась. Папа сталкивался и при распределении после окончания техникума, и на работе. Папа – талантливый инженер, в течение 15 лет работал на военном заводе «Коммунист». Он работал исполняющим обязанности начальника конструкторского бюро где-то год. Хотя на должности начальника не было никого, папу начальником так и не назначали. Но когда нужно было ехать в Москву и защищать очередную разработку этого бюро, посылали папу, и на это время ему представляли более высокий «допуск» секретности. Когда он возвращался, «допуск» опять понижали. Несмотря на все папины достижения, по служебной лестнице его не продвигали.
Киев 70-х годов двадцатого века – это нескончаемый поток выезжающих евреев, кто куда – в Америку, в Израиль... У меня есть дядюшка, у него нееврейская внешность и «нейтральная» фамилия. При советской власти всегда был парторгом. Однажды он пришёл с партсобрания и с большим удивлением рассказал о том, что есть негласный приказ Щербицкого (Первый секретарь ЦК компартии Украины в то время): «...евреев на высокие должности не ставить, в партию не принимать...» Это был настоящий замкнутый круг: евреи уезжают потому, что давят, давят потому, что уезжают... «Зачем нам мозги на экспорт»... и так далее. В 1978 году мамины двоюродные сёстры решили эмигрировать. Для всей родни это был большой удар. Мы знали, что разлучаемся навсегда. Какое счастье, что через 11-12 лет это «навсегда» закончилось! Помню, как бабушкин брат дядя Гриша плакал на кухне и говорил: «Неужели мы никогда не увидимся?...» Дядя Гриша был фронтовик, человек крепкий и немногословный. Меня совершенно потрясли его слёзы. Дядя Гриша был прав – они больше не увиделись. После их отъезда папе на работе под видом обновления анкетных данных предложили подписать, что он обязуется не общаться с иностранцами. Папа отказался. Несмотря на всю его высокую квалификацию, папе «пришлось» уйти с военного завода, удержать его никто не пытался. Наша семья не хотела уезжать. Во-первых, папа в течение некоторого времени был «невыездной», это было связано с его работой на военном заводе. Во-вторых, обстановка, в которой мы жили, круг общения – всё это было для нас бесконечно ценно. Помню, когда мне было где-то лет шестнадцать, я провожал одного моего одноклассника. На перроне вокзала среди провожающих была очень весёлая обстановка. А я думал: «Неужели человек за 15-16 лет своей жизни не пустил корни, неужели ему не жаль оставлять то, с чем он вырос, что ему дорого?» На меня это произвело такое тягостное впечатление, что так и не смог написать ему ни одного письма...
Мои школьные годы до 8-го класса это музыка (фортепиано, гитара), книги, спорт, масса разных увлечений, концерты в филармонии... В 9-м классе я поступил в физико-математическую школу при Киевском университете. Дивное время! Чудный класс, прекрасные ребята, мы дружим по сей день. В 70-х годах двадцатого века на Украине евреям поступить в институт было очень трудно – не невозможно, но намного трудней, чем остальным (государственный антисемитизм). Мы знали, что такого явления нет в Прибалтике. В те годы в Таллиннском политехническом институте да и Тартуском университете училось очень много еврейских ребят из Украины, как правило, с высоким уровнем подготовки. В 1979-м я поступил в ТПИ. Началась весёлая студенческая жизнь. Меня приняли в институтскую театральную студию, киноклуб, я принимал участие в разных студенческих концертах, мы пели бесконечно много: песни Булата Окуджавы, Юлия Кима, Александра Галича – всё, что можно отнести к интереснейшему и горячо любимому мною до сих пор жанру песенной поэзии. На третьем курсе института (1981г.) друг принёс слова «главной еврейской песни» «Тум-балалайке». Мы воодушевились, пели, не понимая слов и искажая их звучание. И мне захотелось узнать слова других песен, например, «Аз дер ребе Элимейлэх» - рассказывали, что мой дедушка Павлуша пел её в молодости. Я стал расспрашивать бабушек. Те, в силу преклонного возраста, уже не могли вспомнить, и я решил, что всё это утеряно безвозвратно. Помню, в том же 1981-м ко мне в Таллинн приехали двое ребят, знакомые студенты из Тарту, и говорят: «Сегодня Песах, где в Таллинне синагога? Пойдём!» Мне это показалось чрезвычайно странным: молодые образованные люди приехали специально, чтобы пойти в синагогу... И вот, впервые в жизни я попадаю в синагогу. Тогда это был молельный дом на улице Lasteaia. Небольшой домик, собаки во дворе, горстка людей весьма-весьма преклонного возраста... Из молодых только мы втроём. Мне всё это показалось таким чужим, жалким, дряхлым... С какой едкой иронией я об этом потом рассказывал... Сейчас испытываю чувство безмерной благодарности к тем самым старикам, благодаря которым этот огонёк тлел и не потух.
В 1982 году я женился. С моей избранницей Ритой познакомился в театральной студии ТПИ. В 1983 родился сын Марк, в 1986 – дочка Таня. Мы стали ближе к еврейству, когда перезнакомились и подружились с учителями Таллиннской еврейской школы (ТЕШ), а в 1993 году я работал в еврейском лагере воспитателем младшей группы. Наша дочка Таня поступила в ТЕШ. Мы стали привыкать отмечать еврейские Праздники.
Году в 1995-м мне в
руки попал сборник песен на идиш с переводом на русский, в нём было около 250 песен! Я очень воодушевился, выучил 5-6 известных песен и на этом остановился - дальше идти мне тогда было неинтересно. В 2001 году я впервые попал на фестиваль клезмерской музыки, то есть музыки европейских евреев, который проводился в Евпатории. И был совершенно ошеломлён! Преподаватели – лучшие в мире исполнители клезмерской музыки и песен на идиш из Англии, Америки... Сама эта музыка оказалась необычной, весьма непростой: с восточными элементами, разными ритмами, богатейшими звуками – всхлипывания, вибрации; звук, как шарик ртути, катается, меняет форму, не останавливается... Захватывающие уроки идиш... Чудный круг интереснейших людей... В 2002-м я приехал на такой же фестиваль, который проходил в Киеве. Сам я ничего за год не сделал, ну разве что выучил 2-3 новых песни. Мои дети приехали со мной, их сразу же захватило всё это волшебство еврейской музыки. А позже на киевские фестивали мы уже ездили и с женой Ритой. И вот после этого фестиваля с декабря 2002года я взялся за изучение идиш и еврейских песен. Учил всё сам после двух работ вечером дома. Установил себе нормы: каждый день выучить 20 новых слов, пройти 5 страниц учебника со всеми письменными упражнениями, прочитать 5 страниц текста, каждую неделю выучить 1 новую песню. Уже в апреле 2003года я дал в нашей Еврейской школе полуторачасовой концерт песен на идиш. Конечно, после этого концерта продолжаю также выступать в нашей Еврейской общине, на фольклорных городских праздниках и каждый год принимаю участие на большом празднике Таллинна Дни Старого города. Слушатели всегда тепло встречают песни на идиш. Кроме киевских фестивалей были и разные фестивали в Санкт-Петербурге, Москве, Лондоне, Монреале, Торонто... Впоследствии на киевских фестивалях я преподавал идиш. В 2003-м в таллиннской Еврейской общине мы собрали группу по изучению идиш, через год – ещё одну. В этих группах я вёл еженедельные занятия в течение 3-х лет. Каждый урок состоял из четырех частей: грамматика, устная речь, чтение, разучивание новой песни. Было здорово! И люди собрались замечательные! И работу мы сделали, ну просто, огромную! Шикарно, что меня поддержали мои домочадцы: жена и дочка ходили с самого начала на мои занятия, писали дома прописи – привыкали к еврейским буквам.
Чуть раньше в нашей семье произошло очень важное событие – мой брат Пинхас (Павлуша) стал соблюдать еврейские Заповеди. Брат – художник, он рано стал задумываться о своих отношениях с мирозданием. Один знакомый предложил Павлуше съездить на еврейский семинар. Там преподавали многие известные раввины. Их уровень, подход иудаизма к ключевым проблемам бытия потряс брата до глубины души. Так начался его путь возвращения к еврейству. Мы в семье очень переживали за него – для нас это было непривычно, человек совершенно менялся... Кроме того, были примеры, когда люди, которые стали соблюдающими, полностью отбрасывали свою предыдущую жизнь, старый круг общения. У моего брата не ухудшились отношения с внешним миром – улучшились, пожалуй. Брат так и живёт в Киеве с женой и двумя детьми. У него кошерный дом. Благодаря его визитам в Таллинн мы с семьей привыкли праздновать Шабат. Вспоминаю один из первых моих Шабатов. Это было после одного из фестивалей в Киеве. Проводили его ортодоксальные евреи. В пятницу вечером я оказался там на весьма долгой молитве. Я просто впал в бешенство, было чувство, что меня затащили силой, я ничего не понимал... К счастью, там был мой брат. И перед утренней шабатней службой он мне объяснил, что к чему, что самое важное, как служба устроена. Слова брата, его объяснения подействовали успокаивающе, моё пребывание на службе было в какой-то мере уже осмысленным. В конце 2003 года я прошёл обряд Брит-мила. Моё еврейское имя Бецалель-Леви. Бецалель – строитель храма, ремесленник (я – мебельщик), Левиты – служители муз. Это было в Вильнюсе, поездку туда мне подарил наш Раввин Шмуэль. В этот день там была Брит-мила у сына вильнюсского раввина и ещё у нескольких. Потом широко, весело праздновали! Было много народу, ко мне все подходили, поздравляли... Сначала было странно, что об этом говорят открыто, потом я привык к тому, что речь идёт о соблюдении важнейшей Заповеди, а не просто о медицинской операции.
Несколько лет назад со мной произошла автоавария. Я был за рулём. Машина – всмятку, а все, кто были в машине, нас было пятеро, невредимы. Я пытался осознать, почему это произошло, это не давало мне покоя. И я пошёл к нашему Раввину Шмуэлю, хотел посоветоваться, что вообще принято делать в таких случаях. Оказывается, в такой ситуации возносят благодарственную молитву за избавление от опасности. Обычно, такую молитву читают в Шабат в миньяне, при этом принято принимать на себя какие-либо дополнительные обязательства по соблюдению Заповедей. Шмуэль спросил: «Если я подарю тебе тфилин, будешь его накладывать?» «Буду»,-ответил я. С тех пор, с начала 2004 года, я соблюдаю Заповедь о тфилин, уже шесть лет соблюдаю Йом Кипур.
Я относительно недавно начал осознавать, что в еврейском мировоззрении, которому уже не одна тысяча лет, исполнение обрядов - это только малая часть глубочайшей высоконравственной системы, благодаря которой народ сохранился до этого времени. Изучая, начинаешь понимать, что сердечные отношения в семьях, традиция поддерживать друг друга, традиция давать детям образование – за этим не просто стоят осознанные действия отдельных людей, а огромная сила древних принципов еврейского существования. Мне очень отрадно, что я пришёл к этому через культуру и искусство. Очень важно, чтобы еврейская культура была представлена на достойном интеллектуальном уровне, не сводилась бы к примитивным и избитым штампам, жалости или заезженным песням. Уровень еврейской культуры не нуждается в привлечении внимания дешёвыми методами. Мне выпало счастье прикоснуться к сокровищам культуры идиш, и я стараюсь делиться этой радостью с другими.
___________________________________
материал подготовила к публикации: Галиа Келензон
фото: из семейного альбома